Книги
Философия
Жизнь по Кьеркегору

Кьеркегор

НАРКОТИЧЕСКАЯ ЭТИКА

школах богосло­вия настоящей аномалией?» (35, 12). Отло­жим решение этого вопроса до дальнейшего ознакомления  со  взглядами Кьеркегора.

Каков бы ни был формальный критерий, устанавливаемый Кьеркегором, он не может обойти вопрос о содержании выбора. Выбор предполагает альтернативу. Между чем и чем? Альтернатива, поставленная в «Либо—либо», как мы видели, ставит перед выбором между гедонизмом и ригоризмом, этикой влечения и долга. Но за этой альтернативой кроется выбор между эгоизмом и альтруизмом, само­любием и человеколюбием, единичным и об­щим. Религиозно-этическая стадия выводит из исходной   альтернативы,   но   в   состоянии   ли

она увести от кроющейся за ней дилеммы? Если выбор налагает ответственность, являет­ся ли она ответственностью только перед са­мим собой или перед людьми, семьей, наро­дом, обществом, человечеством?

Кое-где мы встретим у Кьеркегора ответ на этот вопрос, «снимающий» дилемму: «Ни одна личность так же не безразлична по от­ношению к истории рода, как и род по отно­шению к какой-либо личности». «...Весь род соучаствует в личности, а личность во всем роде» (6, 11—12, 26).

Но   подобные   отдельные   высказывания, встречающиеся у Кьеркегора, утопают и рас­творяются в поглощающем их эгоцентризме, наводняющем  его  произведения.   «То,  чем  я при   этом   интересуюсь,— пишет   он   о   своих этических интересах,— это я сам» (6, 11 —12, 164).   Кьеркегор   призывает   к   «бесконечной концентрации   на  себе  самом»,   видя   в   этом «высшую   задачу»,   стоящую   перед   каждым человеком. «Быть единичной личностью... есть единственное истинное и  высшее предназна­чение человека и тем самым превыше всякого другого   предназначения...»   (6,   16,   I,   739). «Для   сократического   рассмотрения   каждый отдельный человек является для себя средо­точием,   а весь   мир  становится   средоточием лишь   по   отношению   к   нему»    (6,    10,   9). «...Каждый должен спасать самого себя и до­вольствоваться   этим...»   (6,   16,   41).   Таков лейтмотив, в различных вариациях несконча­емо  повторяющийся  в  религиозно-этической фуге Кьеркегора.

Что же находит в себе интровертирозаиная, поглощенная собой  личность,  что обнаруживает она в недрах своего Я, какой рас­крывается перед ней сущность существования? Философия     существования     проникнута глубоким  пессимизмом.   Человек  обречен   на страдание. Жизнь есть юдоль скорби. Жить —  значит   страдать.   Как   слепы,   в   каком   не­проницаемом   заблуждении   находятся   люди, одержимые оптимизмом, «эти тысячи и тыся­чи,   живущие    в    блаженной    иллюзии,    что жизнь — отрада...»  (7, 599). Другими глаза­ми   смотрит   на   жизнь   Кьеркегор.   Человек заброшен, как в бездну, в чуждый и мрачный мир.   «Все  бытие  страшит  меня,— пишет  он 12 мая  1839 года в своем «Дневнике»,— все в нем мне непонятно, и больше всего я сам; для меня все бытие отравлено, и больше всего я сам. Велико мое страдание, безгранично...» (7, 118—119).

Если основная категория эстетического су­ществования  —   «наслаждение»,   а   этическо­го — «долг», то на религозной стадии основ­ная категория существования — «страдание». Хотя и на первых двух стадиях существова­ние не свободно от страдания, все же «в эсте­тическом   и  этическом  страдание  есть  нечто случайное, то, чего может и не быть. Иначе обстоит дело в религиозной сфере...»   (6,  16, I, 283).  Достигнув  этой  сферы,  человек по­гружается в овладевающее им страдание. Ре­лигиозный   человек — это   страдающий  чело­век.   «С  прекращением  страдания  прекраща­ется и религиозная жизнь» (6,  16, II,  155). Отличительная особенность этого учения, однако,  не в том,  что страдание  рассматри­вается  как   всеобщая   форма   существования, как   бы   его   атрибут,   а   в   самом   отношении