Книги
Философия
Жизнь по Кьеркегору
|
Кьеркегор
ШПИОН НА СЛУЖБЕ ГОСПОДНЕЙ
скажет: вот так на
свете правильно; не должно вообще быть никакого различия между человеком и
человеком; богатство, искусство, наука, правительство и т. д. и т. п. есть
зло; все люди должны быть равными, как рабочие на фабрике, как поденщики; они
должны быть одинаково одеты и есть одну и ту же пищу, приготовленную в огромном
котле, по тому же удару колокола, в одном и том же количестве и т. д. и т. п.»
(6, 36, 208). Не правда ли, эта сокрушительная критика коммунизма вполне
достойна пера «глубокого мыслителя» и «тонкого знатока» человеческого
существования? Впрочем, она ничем не уступает последующим «антикоммунистическим
манифестам» нашего времени.
Политические убеждения Кьеркегора
не были основаны на сколько-нибудь серьезном изучении истории человечества и
рациональном познании закономерностей и движущих сил общественного развития.
Он руководствовался исключительно эмоциональными антидемократическими
побуждениями, неотделимыми от его религиозных воззрений. «В истории Кьеркегор
не много понимал,— характеризует его копенгагенский теолог С. Хольм, — как в
методологическом, так и в культурно-социологическом смысле» (59, 6). Такого же
мнения по праву придерживается и Г. Блекхем: у Кьеркегора «отсутствовали
интерес к адекватному анализу и понимание социальной ситуации...» (35, 21).
«Может ли служить исторический исходный пункт отправным для вечного сознания?
Как может такой исходный пункт представлять нечто большее, чем
исторический интерес? Можно ли обосновать вечное блаженство на историческом
познании?» — риторически вопрошает Кьеркегор в эпиграфе к своим «Философским
крохам» (6, 10). Он не только не стремится к постижению объективных
законов истории, но при своей трактовке свободы воли и вторичности
социального по отношению к индивидуальному требует отказа от исторической
объективности, считая ее совершенно недопустимой. «Если для Кьеркегора, —
правильно замечает по этому поводу X. Радемахер,
— было уже нехристианским при рассмотрении природы теряться в подходе к ней как
к миру объектов, обладающему самостоятельной реальностью, то уж
заведомо нехристиански-языческим было бы принимать за объект еще и историю»
(88, 116). Философский фидеизм не терпит научной объективности вообще, научного
понимания истории в особенности. Между ними лежит непроходимая
пропасть. Сфера экзистенции, арена человеческой деятельности, неподвластна
объективной закономерности и непостижима для научного познания. А ведь
все это писалось в те самые годы, когда окончательно сложилось подлинно
научное, материалистическое понимание истории. Впрочем, Кьеркегору ничего
не было известно о теоретических достижениях и основанной на них революционной
практике создателей марксизма. Нетрудно представить, какую злобу и негодование
вызвало бы его знакомство с их «чудовищным», «дьявольским», с его точки
зрения, учением. Неотомист Дж Коллинз, сопоставляя критику гегелевского
учения о государстве Кьеркегором и Марксом, замечает, что два марксистских
положения были бы неприемлемы для Кьеркегора. Во-первых, утверждение, что
«социально-экономическое благоденствие является абсолютным интересом человека»
и, во-вторых, что государство «должно быть в свое время использовано как
инструмент для обеспечения триумфа бесклассового общества» (41, 186), не
говоря уже о том, что для основоположников научного коммунизма экономическое
благоденствие вовсе не является конечной самоцелью революционного преобразования
мира, а лишь необходимым средством и непременным условием совершенствования
человеческого бытия и сознания, едва ли Коллинзу удалось бы назвать хотя бы
одно положение марксистского учения о происхождении, сущности, формах и
функциях государства, которое было бы приемлемым для Кьеркегора. Взгляды
их просто несоизмеримы.
В противовес единению и политической
организации передовых людей в борьбе за жизненные интересы народных масс,
требующих коренного преобразования существующего общества, Кьеркегор призывал
к единению изолированной личности с богом. «Я борюсь за вечность, заботясь о
спасении моей души» (6, 34, 305). «Спасение» для христианского вероучения
индивидуалистично, потусторонне, иррационалистично. Оно не требует ни
социальной борьбы, ни сплочения единомышленников; не направлено на земные
блага; не нуждается ни в каком теоретическом обосновании. Человеческое
достоинство определяется не общественными заслугами, не вкладом в
развитие материальной и духовной культуры, не социально значимыми достижениями,
а отрешением от всего бренного, исторического,
|