Книги
Философия
Жизнь по Кьеркегору

Кьеркегор

ШПИОН НА СЛУЖБЕ ГОСПОДНЕЙ

скажет: вот так на свете правильно; не должно вообще быть никакого различия меж­ду человеком и человеком; богатство, искус­ство, наука, правительство и т. д. и т. п. есть зло; все люди должны быть равными, как рабочие на фабрике, как поденщики; они должны быть одинаково одеты и есть одну и ту же пищу, приготовленную в огромном котле, по тому же удару колокола, в одном и том же количестве и т. д. и т. п.» (6, 36, 208). Не правда ли, эта сокрушительная кри­тика коммунизма вполне достойна пера «глу­бокого мыслителя» и «тонкого знатока» че­ловеческого существования? Впрочем, она ничем не уступает последующим «антикомму­нистическим манифестам» нашего времени.

Политические убеждения Кьеркегора не были основаны на сколько-нибудь серьезном изучении истории человечества и рациональ­ном познании закономерностей и движущих сил общественного развития. Он руковод­ствовался исключительно эмоциональными антидемократическими побуждениями, неот­делимыми от его религиозных воззрений. «В истории Кьеркегор не много понимал,— характеризует его копенгагенский теолог С. Хольм, —  как в методологическом, так и в культурно-социологическом смысле» (59, 6). Такого же мнения по праву придерживается и Г. Блекхем: у Кьеркегора «отсутство­вали интерес к адекватному анализу и пони­мание социальной ситуации...» (35, 21). «Может ли служить исторический исходный пункт отправным для вечного сознания? Как может такой   исходный   пункт   представлять   нечто большее,  чем  исторический интерес?  Можно ли обосновать вечное блаженство на истори­ческом познании?» — риторически вопрошает Кьеркегор в эпиграфе к своим «Философским крохам» (6, 10). Он не только не стремится к постижению   объективных   законов   истории, но при своей трактовке свободы воли и вторичности социального по отношению к инди­видуальному требует отказа от исторической объективности, считая ее совершенно недопу­стимой. «Если для Кьеркегора, — правильно замечает  по  этому  поводу  X.   Радемахер, — было уже нехристианским при рассмотрении природы теряться в подходе к ней как к миру объектов,  обладающему самостоятельной  ре­альностью,   то   уж   заведомо   нехристиански-языческим было бы принимать за объект еще и историю» (88, 116). Философский фидеизм не терпит научной объективности вообще, на­учного   понимания   истории   в   особенности. Между  ними лежит  непроходимая  пропасть. Сфера экзистенции,  арена человеческой дея­тельности, неподвластна объективной законо­мерности и непостижима для научного позна­ния.   А   ведь   все   это   писалось   в   те  самые годы, когда окончательно сложилось подлин­но   научное,   материалистическое   понимание истории. Впрочем, Кьеркегору ничего не бы­ло  известно о  теоретических  достижениях  и основанной на них революционной практике создателей марксизма. Нетрудно представить, какую злобу и негодование вызвало бы его знакомство  с   их   «чудовищным»,   «дьявольским», с его точки зрения, учением. Неото­мист Дж Коллинз, сопоставляя критику ге­гелевского учения о государстве Кьеркегором и Марксом, замечает, что два марксистских положения были бы неприемлемы для Кьер­кегора. Во-первых, утверждение, что «соци­ально-экономическое благоденствие является абсолютным интересом человека» и, во-вто­рых, что государство «должно быть в свое время использовано как инструмент для обес­печения триумфа бесклассового общества» (41, 186), не говоря уже о том, что для осно­воположников научного коммунизма эконо­мическое благоденствие вовсе не является конечной самоцелью революционного преоб­разования мира, а лишь необходимым сред­ством и непременным условием совершенство­вания человеческого бытия и сознания, едва ли Коллинзу удалось бы назвать хотя бы одно положение марксистского учения о про­исхождении, сущности, формах и функциях государства, которое было бы приемлемым для Кьеркегора. Взгляды их просто несоиз­меримы.

В противовес единению и политической организации передовых людей в борьбе за жизненные интересы народных масс, требую­щих коренного преобразования существую­щего общества, Кьеркегор призывал к едине­нию изолированной личности с богом. «Я бо­рюсь за вечность, заботясь о спасении моей души» (6, 34, 305). «Спасение» для христи­анского вероучения индивидуалистично, поту­сторонне, иррационалистично. Оно не требует ни социальной борьбы, ни сплочения едино­мышленников; не направлено на земные блага;  не нуждается ни в каком теоретическом обосновании. Человеческое достоинство опре­деляется   не   общественными   заслугами,   не вкладом в развитие материальной и духовной культуры, не социально значимыми достиже­ниями, а отрешением от всего бренного, исто­рического,