Книги
Философия
Жизнь по Кьеркегору

Кьеркегор

ШПИОН НА СЛУЖБЕ ГОСПОДНЕЙ

«Элементарная научная добросовестность не допускает отрицания крайнего политиче­ского консерватизма Кьеркегора» (27, 302), и подавляющее большинство исследователей при всем различии их оценки его воззрений сходятся в том, что «сам он был настолько консервативным, насколько это вообще воз­можно...» (42, 9). «Он, — по словам Ясперса, — не хотел иметь ничего общего ни с со­циалистами, ни с либералами, ни с какими политиками и агитаторами, предлагающими программы изменения социальных порядков» (60, 304). Да и как могло быть иначе? «Тот, кто порицает всякое вмешательство во внеш­нюю действительность как отречение от внут­ренней сущности, тот должен санкциониро­вать существующие отношения такими, како­вы они есть» (27, 302).

           Впрочем, Кьеркегор совершенно не скры­вал своего политического консерватизма, а широко его афишировал. В его «Дневнике  мы находим откровенное признание в том, что все его творчество «есть защита суще­ствующего, единственное, что можно делать, не попирая истины» (7, 523). Он заявляет об этом и публично: «Я никогда не был и не участвовал в оппозиции, стремящейся сверг­нуть правительство» (6, 33, 14—15). В пе­риод либерально-реформистских движений 30-х годов он решительно выступал против этих движений. Его статьи, опубликованные в газете «Копенгагенская летучая почта» в 1836 году, не оставляют в этом никаких сом­нений.

Еще большее ожесточение вызывают у Кьеркегора революционные идеи и движения, вспыхнувшие в разных странах Европы в 1830, особенно в 1848 годах. Катастрофиче­ским событием он считает не поражение рево­люции, а самое ее возникновение. Ничего, кроме жестокости, насилия, варварства, он не видит в революционном восстании против жестокости, насилия и варварства существую­щего строя. Особенно страшит его то, что «в тот самый миг, по тому же колокольному звону, по которому буржуазия решила захва­тить власть, поднялось четвертое сословие» (цит. по: 76, 271).

Только такой мракобес, как Брен, проти­вопоставляя христианство Кьеркегора без­божному гуманизму Фейербаха, приветство­вавшего революцию, может заявлять, что ве­личайшим заблуждением является утвержде­ние о контрреволюционности и реакционности политических убеждений Кьеркегора (см. 39, 36 и 41). А что скажет Брен по поводу сле­дующих высказываний Кьеркегора? «Зло на­шего  времени — это  не  существующее  с  его многими недостатками; нет, зло нашего вре­мени  как  раз  в  этом  жестоком  влечении,   в этом заигрывании с реформаторскими вожде­лениями...»   (6,   27—29,   240).   «Сокрушать принцев, пап — это не трудно по сравнению с  борьбой  против  масс,  против  тирании  ра­венства,   против   низости   отсутствия   духов­ности»  (7, 343). И, наконец, что может быть выразительнее такой контрреволюционной ти­рады: «Когда какая-нибудь мятежная натура вступает   в   борьбу   со   своим   временем,   она продает   свою   связь   с  богом,   хотя   и   не  за деньги» (6, 16, I, 126)?

Таково политическое  нутро  «аполитично­сти»  Кьеркегора.  Так раскрывается  полити­ческий смысл его противопоставления вечно­го  —  будущему.  Для  консерватора   «аполи­тичность», призыв к сохранению существую­щего,   —  наиболее     подобающая    политика. «...Несчастие     нашего     времени,  —  поучает Кьеркегор, — как в политическом, так в рели­гиозном и во всем другом, это непослушание, это то, что не желает повиноваться»  (6, 36, 5). Свое «Евангелие страдания» он заканчи­вает   апологией   смирения.   А   в   «Дневнике» с  пафосом  возвещает:   «Что  необходимо  на­шему   времени...   это   мученик,   тот,   кто   для поучения людей повиновению сам был поко­рен до смерти...» (7, 287).