Книги
Философия
Жизнь по Кьеркегору

Кьеркегор

ШПИОН НА СЛУЖБЕ ГОСПОДНЕЙ

умением «осложнять жизнь и отя­гощать бремя»  (7, 366) во искупление греха и в устремлении к вечному блаженству. «Ибо  величие человека, — по словам Кьеркегора, — зависит    единственно    и   исключительно    от  энергии его собственного отношения к богу...  Поистине велик он не в момент блестящего I проявления вовне... а в тот момент, когда он благодаря самому себе и перед самим собой погружается  в глубину сознания своей гре­ховности» (6, 11—12, 113). Курс религиозной этики  не  в  самоутверждении  личности  в  ее единстве   с   общественным,   а   в   ее   разрыве с общим во имя единства с абсолютным, бо­жественным.   «Единичный   выше   всеобщего, единичный... определяет свое отношение к об­щему через свое отношение к абсолютному, а  не  свое  отношение  к  абсолютному  через свое отношение к общему»  (6, 4, 76).

Таков политический эквивалент кьеркегоровского   фидеизма.   Мистическая   иллюзия непроницаемым  туманом застилает социаль­ную  действительность.   Трудно  найти   более яркую   иллюстрацию   к   ленинским   словам: «Идея  бога  всегда  усыпляла  и  притупляла «социальные чувства», подменяя живое мерт­вечиной, будучи всегда идеей рабства  (худ­шего,  безысходного рабства). Никогда идея бога не «связывала личность с обществом», а всегда связывала угнетенные классы верой в божественность угнетателей» (3, 48, 232). Эти слова как бы направлены прямо против Кьеркегора, фидеизм которого явно перера­стает в политический консерватизм, равно­душный к реальным судьбам общественного бытия, определяющего человеческое суще­ствование.

Последний   год   жизни   Кьеркегора — это год его бунта, мятежа, восстания. Он всегда, по  самой  природе  своей,   был   беспокойным, неуравновешенным,   взвинченным,   мятущим­ся. Мятущимся, но не  мятежным. А теперь этот  закоренелый  политический  консерватор восстал, возмутив спокойствие, подняв бурю «в  этой  проституированной   резиденции   ме­щанства, моем милом Копенгагене» (7, 343). Непосредственным   поводом   для    восстания послужила  кончина  в   1854  году  главы  дат­ской  протестантской  церкви  епископа Мюнстера, друга и духовного наставника Кьеркегора-отца. Пока Мюнстер был жив, Кьерке­гор сдерживал себя,  но, когда его преемник епископ Мартенсен выступил с восторженной апологией своего предшественника как  «сви­детеля  Христа»,  Кьеркегор  взбунтовался и открыл огонь. Он один, «единичный», восстал против самой могущественной духовной силы своего времени, безраздельно владевшей ума­ми и сердцами его сограждан, восстал против господствующей   церкви.   «Рядом   статей   в этой газете («Отечество» — Б, Б.) я открыл теперь, говоря военным языком, живой огонь, выступив против официального христианства  и тем самым против духовенства в нашей стране» (6, 34, 64). За полгода на страницах газеты была опубликована 21 воинственная антиклерикальная статья Кьеркегора, а е 24 мая 1855 года начал выходить в свет соб­ственный листок, издаваемый Кьеркегором на последние оставшиеся от отцовского на­следства деньги, «Мгновение», всецело по­священный начатой им в «Отечестве» кам­пании.

Мюнстер со всей его деятельностью, во­площенной в датской протестантской клери­кальной системе, был не только поводом, но и предлогом для стремительной атаки Кьер­кегора на существующую христианскую цер­ковь. Своей беспощадной критикой Мюнстера и его дела он осуждал весь уклад, весь строй, всю практику церковной жизни как в дат­ском королевстве, так и за его пределами. О самом столь восхваляемом и превозноси­мом церковниками Мюнстере Кьеркегор от­зывался как о «ядовитом растении», а о его деятельности как о распространяемой им «чу­довищной коррупции» (6, 35, 269). Но кри­тика эта далеко выходила за местные рамки, не замыкаясь в критике Мюнстера как ло­кального явления.