Книги
Философия
Жизнь по Кьеркегору
|
Кьеркегор
ШПИОН НА СЛУЖБЕ ГОСПОДНЕЙ
умением «осложнять жизнь и отягощать
бремя» (7, 366) во искупление греха и в устремлении к вечному блаженству. «Ибо
величие человека, — по словам Кьеркегора, — зависит единственно и
исключительно от энергии его собственного отношения к богу... Поистине
велик он не в момент блестящего I проявления
вовне... а в тот момент, когда он благодаря самому себе и перед самим
собой погружается в глубину сознания своей греховности» (6, 11—12, 113). Курс
религиозной этики не в самоутверждении личности в ее единстве с
общественным, а в ее разрыве с общим во имя единства с абсолютным, божественным.
«Единичный выше всеобщего, единичный... определяет свое отношение к общему
через свое отношение к абсолютному, а не свое отношение к абсолютному
через свое отношение к общему» (6, 4, 76).
Таков политический эквивалент кьеркегоровского фидеизма.
Мистическая иллюзия непроницаемым туманом застилает социальную
действительность. Трудно найти более яркую иллюстрацию к ленинским
словам: «Идея бога всегда усыпляла и притупляла «социальные чувства»,
подменяя живое мертвечиной, будучи всегда идеей рабства (худшего,
безысходного рабства). Никогда идея бога не «связывала личность с обществом», а
всегда связывала угнетенные классы верой в божественность
угнетателей» (3, 48, 232). Эти слова как бы направлены прямо против
Кьеркегора, фидеизм которого явно перерастает в политический консерватизм,
равнодушный к реальным судьбам общественного бытия, определяющего человеческое
существование.
Последний год жизни Кьеркегора — это год его бунта, мятежа,
восстания. Он всегда, по самой природе своей, был беспокойным,
неуравновешенным, взвинченным, мятущимся. Мятущимся, но не мятежным. А
теперь этот закоренелый политический консерватор восстал, возмутив
спокойствие, подняв бурю «в этой проституированной резиденции мещанства,
моем милом Копенгагене» (7, 343). Непосредственным поводом для восстания
послужила кончина в 1854 году главы датской протестантской церкви
епископа Мюнстера, друга и духовного наставника Кьеркегора-отца. Пока Мюнстер
был жив, Кьеркегор сдерживал себя, но, когда его преемник епископ Мартенсен
выступил с восторженной апологией своего предшественника как «свидетеля
Христа», Кьеркегор взбунтовался и открыл огонь. Он один, «единичный», восстал
против самой могущественной духовной силы своего времени, безраздельно
владевшей умами и сердцами его сограждан, восстал против господствующей
церкви. «Рядом статей в этой газете («Отечество» — Б, Б.) я открыл
теперь, говоря военным языком, живой огонь, выступив против официального
христианства и тем самым против духовенства в нашей стране» (6, 34, 64). За
полгода на страницах газеты была опубликована 21 воинственная антиклерикальная
статья Кьеркегора, а е 24 мая 1855 года начал выходить в свет собственный
листок, издаваемый Кьеркегором на последние оставшиеся от отцовского наследства
деньги, «Мгновение», всецело посвященный начатой им в «Отечестве» кампании.
Мюнстер со всей его
деятельностью, воплощенной в датской протестантской клерикальной системе, был
не только поводом, но и предлогом для стремительной атаки Кьеркегора на
существующую христианскую церковь. Своей беспощадной критикой Мюнстера и его
дела он осуждал весь уклад, весь строй, всю практику церковной жизни как в датском
королевстве, так и за его пределами. О самом столь восхваляемом и превозносимом
церковниками Мюнстере Кьеркегор отзывался как о «ядовитом растении», а о его
деятельности как о распространяемой им «чудовищной коррупции» (6, 35, 269). Но
критика эта далеко выходила за местные рамки, не замыкаясь в критике Мюнстера
как локального явления.
|