Книги
Философия
Жизнь по Кьеркегору

Кьеркегор

КОПЕНГАГЕНСКАЯ АНОМАЛИЯ

«,..Не   только   мои   сочинения,   но   также и моя жизнь, причудливая интимность всего ее механизма, станет предметом бесчисленных исследований»,— предвидел Кьеркегор (8, II, 173). Едва ли можно назвать другого философа,   личная   жизнь   и   творчество  которого находились  бы  в  столь неразрывной,  нерасторжимой  связи,  как  у  Серена  Кьеркегора «Наука логики» Гегеля или «Критика чисто­
го разума»  Канта не  являются  выражением личной  жизни  их  авторов  и  не  привлекают внимания к их интимным переживаниям. Для понимания этих философских творений мень­ше  всего требуется  знакомство с  самочувствием  и  образом  жизни  их  творцов.   «Изложить   историю   жизни   Иммануила  Канта, — писал Генрих Гейне,— трудно. Ибо не было у  него  ни  жизни,  ни  истории»   (18,  6,  96). А о личной жизни Кьеркегора написано ра­бот не меньше,  чем о его воззрениях.  Да и сами его воззрения настолько автобиографичны, что, разбираясь в них, нельзя не принимать во внимание его переживаний, настрое­ний,   волнений.   Они   глубоко   эмоциональный,  как  правило,  носят  характер  сублимаций его тревог и беспокойств. «Я,— писал Кьеркегор,— представляю собой рефлексию с нача­ла до конца» (6, 33, 79). «Во всем, что я написал, речь идет единственно и исключи­тельно обо мне самом» (6, 16, II, 331). Вес его литературное творчество в высшей сте­пени эгоцентрично, и не без основания одна из карикатур в копенгагенском сатирическом журнале «Корсар» гласит: «Вся Вселенная вращается  вокруг  Серена Кьеркегора».

А   между   тем,   если   посмотреть   на   его жизнь глазами наших современников, какими мелкими, мизерными, ничтожными выглядят заботы и тревоги датского мыслителя, до чего раздуты, гипертрофированы им (и его иссле­дователями)  самые незначительные  эпизоды унылой   и   бедной   событиями   жизни   этого, как он сам называл с присущей ему горькой иронией, «захолустного гения». В конце кон­цов все его треволнения — болезненное копа­ние   в   собственной   душе   взвинченного,   не­уравновешенного, замкнувшегося в себе, бес­предельно одинокого человека, поглощенного своим  одиночеством.  «То,  что весь  свет  на­звал бы пустяками, для меня — это события огромного значения...» (7, 161).

В окруженном крепостными стенами Ко­пенгагене с его 120 тысячами жителей Кьер­кегор замкнулся как в башне из слоновой кости. Ни реакция, тяготевшая над Европой в годы «Священного союза», ни докатившиеся и до Дании революционные волны 1848 года не взволновали Кьеркегора, не вывели его «из себя», не отвлекли от самосозерцания, от жизни в себе и для себя. «Как одинокая сосна,    эгоистически    замкнутая    в    себе    и устремленная ввысь, стою я, не бросая даже тени, и один лишь дикий голубь свивает гнездо на моих ветвях»,— писал он в своем «Дневнике» (7, 82). Одиночество было его стихией: он искал и находил блаженство в том, чтобы «быть одним, буквально одним в необъятном мире...» (6, 33, 70).

Серен Аби Кьеркегор родился в Копен­гагене 5 мая 1813 года (в тот самый день, в который пять лет спустя родился Карл Маркс — великий мыслитель совершенно ино­го склада и иного уровня). Отцу его было 57 лет, матери — 45. Это был седьмой, и по­следний, ребенок в семье. В детстве отец Се­рена Микаэль Педерсен пас овец в Ютландии. Двенадцатилетнего мальчика привезли в Ко­пенгаген, где он стал работать приказчиком у дяди, галантерейного торговца. Выросши и освоив торговое дело, он начал самостоя­тельную коммерческую карьеру и быстро раз­богател на торговле чулками. Приобретя шесть собственных домов в Копенгагене и скопив крупное состояние, сорокалетний Кьер-кегор-отец прекратил торговую деятельность и жил на доходы со своего капитала. Год рождения младшего сына, год государствен­ного банкротства и девальвации в Дании, не отразился на Микаэле, державшем свои день­ги в устойчивых бумажных акциях.

Мать Серена Анна вначале была служанкой в доме его отца. Микаэль Кьеркегор всту­пил с нею в брак вскоре после смерти первой. жены,  и  гораздо  скорее,   чем  полагалось  по закону, у них родился ребенок.

  Серена   отец   прозвал   «вилкой».   Осе­нью 1830 года по воле отца семнадцатилетний Серен был зачислен студентом теологического факультета    Копенгагенского    университета.